Забавный и поучительный  опыт  защиты диссертаций

   Примечание:  забавным этот опыт выглядит сейчас, спустя много лет. А тогда он воспринимался вполне нервотрёпочно.

     Итак, закончена аспирантура при кафедре теоретической физики, написаны и разосланы статьи. Я вернулся в свой НИИ, к изотопам и их роли на сцене современной физики, попутно осмысливая текст и структуру будущей диссертации.

     Мой шеф – член-корр.   грузинской Академии Наук, известный специалист в области физики плазмы, профессор Нодар Леванович Цинцадзе. Он прекрасно понимал, с кем имеет дело в моем лице, и не раз говорил мне: “если бы ты занимался только физикой, без живописи, волейбола, литературы и, Бог знает чего еще, достиг бы многого”.

     Но, дело в том, что без всего, им названного (включая физику), жизнь представлялась мне скушной и неинтересной. Все-таки жизнь – она одна, и что-то упустить в ней мне кажется очень обидным. Так уж я устроен.

     Сам же шеф целиком отдавался физике, и работал в ней очень скрупулезно и взыскательно. Закончив как-то очередной расчет и, сделав соответствующие выводы, я зашел в Институт Физики и показал их шефу. Он внимательно изучил все представленные ему формулы и сказал:

-       Все в порядке. Пиши статью и отправляй ее в журнал “Физика плазмы”.

Что я и сделал. Через неделю, когда статья была готова, я решил еще раз показать ее шефу. Он недовольно перелистал написанное, придрался сначала к одному уравнению, потом к другому, потом к выводам, и начал задавать каверзные вопросы. Я возражал, спорил и, когда, мои  аргументы закончились, жалобно произнес:

-       Но, Вы же сами неделю назад сказали мне, что здесь все прекрасно!

-       Верно! – Не моргнув и глазом, ответил шеф. – Но, с тех пор прошла неделя, и я заметно поумнел. Вижу, что работу надо переделать.

      Эти слова были для меня хорошим уроком, и я их запомнил на всю жизнь.

      Прошло время. Статьи, наконец-то опубликованы (время научных публикаций в советских научных журналах варьировалось от года до двух лет и более, а это непозволительная медлительность). Диссертация написана. Настало время апробации. И не где-нибудь, а в ФИАНЕ, у выдающегося теоретика В.П.Силина.

        Первым делом меня и шефа выслушал Анри Амвросиевич Рухадзе, чей авторитет  в области физики плазмы был совершенно непререкаем. Когда я закончил рассказ, а шеф дал свои пояснения, А.А. очень доброжелательным тоном сообщил:

-       Я ни черта не понял в ваших уравнениях, но, утверждать, что они неправильные, тоже не могу.

Я обескураженно попытался повторить основные тезисы, но, А.А. только махнул рукой  и сказал:

-       Идите к Силину на семинар. Может, там разберутся лучше.

  На семинаре у В.П.Силина все шло хорошо, пока в самом конце моего рассказа один из присутствующих  теоретиков не задал мне следующий убийственный вопрос:  

-       Ну, хорошо. Здесь, вроде, все ясно. Но, давайте, вот в этом случае уберем из уравнений вашу плазму. При этом, у вас получается какая-то дикая неустойчивость. И, что же это такое?

     Сказать что-либо я не мог, так как эту ситуацию не рассматривал потому, как меня интересовали совсем другие аспекты проблемы. Остальные участники семинара высказали пару идей, но, и они не прояснили ситуацию.

-       В таком случае, отложим семинар на неделю. А вы разбирайтесь! – Резюмировал В.П.Силин.

      На следующий день к разрешению загадки подключился и мой шеф. Чуть не целый день мы провели в библиотеке ФИАНА с нулевым результатом.

     Покидая библиотеку, мы столкнулись в дверях с каким-то титаном в области квантовой электроники.

-       Привет, Нодар! – Приветствовал он моего дорогого руководителя. – Сто лет тебя не видел! Как поживаешь!

После обмена приветствиями, я был представлен титану.

      - Кстати, у нас тут проблема возникла… - Сообщил мой шеф и коротко обрисовал ситуацию.

       Титан задумался.

      -  Мне кажется, ребята, - изрек он после недолгой паузы, - что вы столкнулись со сверхизлучением Дикке…

        Я ошеломленно глянул на шефа, шеф – на меня, и мы, не сговариваясь, ринулись обратно в библиотеку.

       Конечно же, это было сверхизлучение Дикке, предсказанное им еще в 1945 году! И шеф и я прекрасно знали об этом эффекте, но, никак не ожидали, что он заложен в наших уравнениях, да еще и выскочит в такой неожиданной, и очень простой математической форме. У Дикке он был описан весьма зубодробительной математикой.

       Вторая часть мерлензонского балета…простите, семинара у В.П.Силина, прошла без сучка и задоринки, и я вернулся в Университет с сомнительным ореолом “второоткрывателя” эффекта Дикке. С этим незаслуженным ореолом я и выступил на семинаре астрофизиков у академика Джумбера Георгиевича Ломинадзе, бывшего в свое время руководителем моей дипломной работы.

       Вот теперь, можно было думать и об оппоненте  диссертации. И вот здесь мне неслыханно повезло: моим оппонентом стал   выдающийся советский физик-теоретик, профессор Михаил Львович Левин, близкий друг академика Сахарова. В большой книге воспоминаний о М.Л.Левине (1998 г.) он представлен, как “необычайно выразительный представитель ”мира людей ХХ века”.  В этом “везении” я, конечно, целиком и полностью обязан своему руководителю академику Н.Л.Цинцадзе.

        Надо сказать, что незадолго до моей защиты М.Л.Левин (у профессора было очень слабое зрение) был сбит атомобилем, принадлежащим ведомству КГБ, что вызвало целый ряд пересудов в диссидентской среде и за рубежом. Впрочем, сам Михаил Львович говорил мне позднее, что этот эпизод был совершенно случайным и не злонамеренным. В любом случае, профессор сильно хромал, ходил с палочкой, и прилететь на мою защиту в Тбилиси, в город, который он, кстати, очень любил, было с его стороны настоящим подвигом.

        Прилетел он за несколько дней до моей защиты, и я должен был встретить его в аэропорту.

         С утра я сидел в кабинете у шефа, обсуждая какие-то детали работы и, между делом, он сказал мне: - Я тебе дам директорскую машину. Встретишь Михаила Львовича.

Примечание: Н.Л.Цинцадзе в то время был зам. Директора Института Физики.

         Время от времени я поглядывал на часы. В какой-то момент я начал нервничать.

-       Успеешь. – Сказал шеф, не отрываясь от расчета. – Машина заказана. Будет через двадцать минут. Отвезешь Левина ко мне домой.

Через двадцать минут по внутреннему телефону шефу сообщили, что по какой-то причине машины не будет.

 - Беги, лови такси! – Сказал шеф.

             Из Института я вылетел, как ошпаренный. Еще 15-20 минут потратил на ловлю хоть какой-то машины. В результате - опоздал. Самолет прилетел раньше, и Михаила Львовича, в аэропорту уже не было. Он уехал на рейсовом автобусе. Хорошенькое начало… Через час я с покаянным видом звонил в квартиру шефа.

             Увидев Михаила Львовича, принялся извиняться.

-       А я вам подарок привез. – С улыбкой ответил профессор, и вручил мне справочник по физике плазмы.

“Уф-ф!” – Подумал я. – “Кажется, не обиделся”.

           Через два дня мы с женой принимали в нашей маленькой однокомнатной квартирке М.Л.Левина и Н.Л.Цинцадзе. Вообще говоря, до защиты подобные встречи с диссертантом не приняты. Но, с Левиным мы познакомились еще в Москве. Наши работы он внимательно изучил. Дал им хорошую характеристику, и даже порекомендовал мне изменить специальность защиты с “Физики плазмы” на “Теоретическую и математическую физику” – что я и сделал. Так что, никакие встречи  к моей работе уже отношения не имели.

            Тот вечер стал одним из самых интересных в моей жизни. Михаил Львович был обладателем энциклопедических знаний не только в области теоретической физики, но, и во многих других областях знаний. Но, главное, он обладал колоссальным жизненным опытом, в силу очень тяжелых обстоятельств своего пути: в сталинские времена он и его мать были репрессированы… И, несмотря на эти, убийственные для психики подвергшегося таким испытаниям человека, остался светлым, кристалльно чистым и очень жизнерадостным человеком. Замечательно простым человеком! И очень доверчивым. Поговорив с Михаилом Львовичем минут десять, вы начинаете чувствовать некое загадочное  тепло, исходящее от этого человека. Такое тепло характеризует, как правило, общение с родным и очень близким человеком. Вот, что пишут о нем составители книги “Михаил Львович Левин. Жизнь. Воспоминания. Творчество”: “Значительная и весьма значимая его (М.Л.Левина- прим. авт.) часть разошлась по миру, ближнему и дальнему, через живые общения с людьми самых разнообразных профессий и склонностей, - то были физики, математики, ученые почти всех уровней и занятий, литераторы, художники, киношники, политики, вольнодумцы, медики…”

 Фотография из книги: Михаил Львович Левин. Жизнь, воспоминания, творчество

                  Издательство: Институт прикладной физики РАН (1998)

       Надо сказать, что Михаил Львович обладал явно выраженным литературным талантом, писал стихи, песни, воспоминания. В тот памятный для нас вечер он читал свои стихи, пел песни, рассказывал смешные и грустные истории. Упомянул несколько леденящих душу эпизодов, относящихся ко времени той страшной для многих людей эпохи, но, поскольку они относились непосредственно к семье Михаила Львовича, я не имею морального права приводить их здесь… Беседа была задушевной и долгой.

       Увы, в тот вечер я “прокололся” перед Михаилом Львовичем во второй раз (напомню: первый “прокол” имел место быть, когда я не смог встретить его в аэропорту). Надо сказать, что, как и полагается для человека, собирающегося защитить диссертацию по теоретической физике, в нашей квартире мало что работало из того, чему полагается работать для нормального в ней проживания. В том числе и задвижка в туалете. Починить эту задвижку, цитируя воспоминания Анатоля Абрагама (знаменитый французский физик русского происхождения), было делом “значительно ниже моего достоинства и значительно выше моих возможностей”.

     Другими словами, войти и закрыться было легко. А что касается вопроса об “выйти”, то это было значительно труднее. В общем, из заточения мы освобождали уважаемого Михаила Львовича минут двадцать. Если учесть, что именно в этот период времени местная энергосеть любезно отключила электричество, а у профессора было очень слабое зрение, то читатели прекрасно поймут мой вид, душевное смятение и мокрую, вспотевшую спину.

    Выбравшись, наконец, из своей темницы, профессор сообщил нам, что после сталинских времен это было второе заключение в его жизни.  Затем, сверкнув на меня толстыми стеклами очков, сказал:

      - Нодар! Если бы я знал, что у тебя такой аспирант, то ни за что бы не дал ему хороший отзыв!

   В оставшееся время я сидел тихо, погруженный в размышления о тяжелых превратностях человеческих судеб.

    Через несколько дней состоялась защита. Совет одобрил ее единогласно. И я, наконец-то, смог облегченно выдохнуть – Уф-ф-ф! (как оказалось, весьма преждевременно. Но, об этом – в следующем рассказе).

   Естественно, в ресторане на проспекте Руставели, состоялся традиционный банкет, который мой шеф так же традиционно называл «кутежем», а Михаил Львович не называл никак, поскольку, как я подозреваю, подобные мероприятия были для него весьма скушным делом.

    Когда банкет приближался к своему завершению, судьба нанесла мне третий  удар. Как и полагается по законам драматургии, удар был нанесен самым близким человеком, а именно – моим отцом.

      Отец был тамадой на том банкете, искренне радовался успешной защите сына и присутствию такого количества именитых ученых . В какой-то момент он провозгласил тост в честь моей мамы, сказал много хорошего, затем перешел к ее воспитательским способностям и…к моему несказанному ужасу, завершил свой тост следующими словами:

     - Моя жена так хорошо воспитала нашего сына, что он ни разу в жизни не пошел в школу с невыученными уроками!

      Все! Это был конец!  Полная дискредитация моего имиджа в глазах Михаила Львовича и всего научного сообщества!  

-       Па-а-па! – Взревел я со своего места. – Откуда ты это взял?! Ты забыл?! Вспомни! В шестом классе у меня была куча двоек по математике! А в седьмом классе? - меня чуть не выгнали из школы! (и то и другое – чистая правда!).

       Увы, оправдываться было поздно. Отец, разогретый успехами сына и прекрасным грузинским вином, меня просто не слушал. А Михаил Львович, мирно дремавший до сей трагической минуты, смерил меня соболезнующим взглядом и произнес:

-       Эдакий Сид из “Приключений Тома Сойера”…

        Затем повернулся к моему шефу и добавил:

-       Нодар! Если бы я знал, что у тебя такой аспирант, то…. –

 Ну, конец этой фразы вы уже знаете.

        Год спустя, Михаил Львович, еще раз побывал в Тбилиси со своей супругой и с докладом на конференции в Институте Физики. И, что было для нас весьма радостным событием, выразил желание встретиться со мной и моей семьей – а, точнее, пригласил нас совершить совместную поездку по военно-грузинской дороге, на Крестовый перевал. Поехали Михаил Львович с супругой Наталией Михайловной, Нугзар Папуашвили (физик – плазмист) и мы с женой, и маленьким тогда еще сыном. В машине я, активно заинтересовавшийся в то время проблемами критического состояния вещества, воспользовался моментом, чтобы обсудить какие-то животрепещущие вопросы по этой теме с Михаилом Львовичем.  К моему изумлению, он был полностью в курсе дела (хотя, всю жизнь занимался электродинамикой), и я получил немало полезного от этого обсуждения.

     На перевале было торжественно и красиво. Сверкающей снежной громадой возносился к небу величественный Казбек.

Примечание: у меня сохранились слайды об этой памятной поездке. В ближайшее время я их оцифрую и представлю на этой странице.

     Мы разожгли костер и приготовили шашлыки. После третьего (или четвертого) стакана вина я робко вернулся к вопросу о “невыученных уроках”.

-       А-а-а! Помню, помню! – радостно закивал Михаил Львович. – Сид из “Тома Сойера”!

     Тут уж я рассказал ему, что и как происходило на самом деле. До восьмого класса я и, правда, не интересовался ни физикой, ни математикой, и разброс оценок по этим предметам у меня варьировался от двоек до случайных пятерок. А история с возможным изгнанием из школы была большой неприятностью, как для меня, так и для моих родителей.

      А дело было так: в седьмом классе я снял со стены портрет генсека Н.С.Хрущева, уложил его в продолговатый ящик для мела и тряпок, весьма похожий на гробик, поставил по бокам две свечи (их принесли для опытов по физике) и зажег. Что именно я делаю - отчета себе не отдавал. Был бы под рукой другой портрет, я бы сделал то же самое. Мне было важно посмешить своих одноклассников. В этот момент в класс вошла наша физрук и классный руководитель - Галина Григорьевна Иванишина и устроила грандиозный скандал. Меня хотели выгнать из школы, отца вызывали в партком. Я был наказан. Потом все как-то утряслось. Тем более, что и Хрущева вскоре сняли со своего поста. Но, в мое личное дело попала соответствующая характеристика.

-       Поня-я-тно. – Задумчиво протянул Михаил Львович в этом месте рассказа. – неблагонадежный, значит.

-       Ну да. А потом, когда отца перевели на новое место службы, в другой город, родители эту характеристику благополучно “потеряли”.

-       Ну, и правильно сделали. – Заметил Михаил Львович. – Хотя, времена были уже не те, что достались нашему брату.

        Потом Михаил Львович с Наталией Михайловной долго стояли у края смотровой площадки, глядя на Казбек и быстро темнеющее небо с ярко горящими звездами…

       Повидаться еще раз с этими удивительными людьми мне, увы, не довелось.

       Михаил Львович ушел из жизни в 1992 г, когда ему шел 72-ой год.

      Надо сказать, что для меня эти короткие встречи с выдающимся ученым и замечательным человеком стали одним из самых драгоценных воспоминаний в моей жизни.