КАК   МЕНЯ   УЧИЛИ   РИСОВАТЬ

                                                  Картина Б. М. Кустодиева

        После защиты кандидатской диссертации у меня появилось острое желание попутно своей основной работе закончить Академию Художеств. Получить второе образование в те времена было делом необыкновенно хлопотным и забюрократизированным. Соответствующее разрешение можно было получить только на уровне министерства образования. Я решил такого разрешения добиться.

         Для начала мои друзья устроили мне встречу с Президентом грузинской Академии Художеств, известным художником, Зурабом Нижарадзе.

         Захватив несколько своих картинок и рисунков, я предстал перед мэтром грузинской живописи. Что-то он похвалил, что-то поругал, высказал свои взгляды на живопись, и в заключение спросил:

-       Ты, что? Хочешь бросить физику?

-       Ни в коем случае! – ответил я.

-       Тогда на кой чёрт тебе нужна Академия? Там пятьдесят студентов на одного несчастного преподавателя. Ты будешь пятьдесят первым, и толку будет мало. Я тебе вот, что предлагаю: в доме Союза Художников раз или два в неделю собираются мои друзья-профессионалы. Пишут натюрморты, обнаженную натуру, композиции. Хочешь, я тебя к ним пристрою?

-       Конечно, хочу!

         Итак, через неделю я очутился в компании блестящих грузинских художников, каждый из которых имел за плечами не по одному десятку выставок.

          Меня они приняли прекрасно. Надо сказать, что грузинская школа живописи очень своеобразна и отличается особым колоритом.

          Некоторое время мне, физику, пришлось привыкать к виду обнаженной женщины на подиуме, но, затем наступило то состояние, которое и должно соответствовать художнику: перед тобой уже не просто женщина, а прекрасное творение Природы. И тебе надо вникнуть в эти тысячелетиями отточенные изгибы тела, и постараться изобразить их на холсте, или на бумаге.

          Как-то не пришла заказанная натурщица, и мэтры некоторое время растерянно переглядывались, пока одна из художниц (среди мастеров были и дамы), со вздохом не сказала:

-       Ну-у…придется мне пожертвовать собой!

  Разделась за ширмой и вышла на подиум.

  Мастера немедленно принялись за работу.

  Я, пережив очередной шок, тоже взялся за карандаш. Впрочем, вполне понятное для нехудожника волнение быстро прошло, и я увлеченно погрузился в изобразительный процесс.

         Надо сказать, что каждый из мастеров старался мне помочь, что-то посоветовать.

         На деле это происходило так: подходит один из них и внимательно всматривается в мой рисунок.

        - Володя! Что ты рисуешь?! У тебя не женщина, а деревяшка! Рисовать женщину надо так….

  Далее следовал ряд очень ценных советов. После чего маэстро удовлетворенно шел к своему мольберту.

Минут через пять ко мне подходил другой мастер и вопрошал:

- Что тебе сказал этот дурак?

     Я терялся, но, вкратце, излагал полученную информацию.

      - Не слушай его! Он ничего не понимает в живописи. Рисовать женщину надо вот эдак….

      Еще некоторое время спустя, третий профессионал, постояв у моей работы, сообщал мне с широкой дружелюбной улыбкой:

-       Честно говоря, я никогда не понимал, как эти типы (имелись в виду оба предыдущих мэтра) сумели закончить Академию Художеств. Совершенно не умеют рисовать! Слушай только меня, и ты станешь настоящим мастером. Женщину надо рисовать так…

Подходил и я, в свою очередь, к мольбертам моих учителей. Здесь уже у меня дыхание перехватывало от того, как легко и свободно оживали прекрасные женские тела на их рисунках.

         Потом, уже дома, я тщательно осмысливал советы всех мастеров. Они и, правда, были бесценны. В каждом было что-то своё, выстраданное за многие годы работы в искусстве.

           Обнаженная натура – не мое в живописи. Но, эта школа была для меня очень полезной. Увы, через год она закончилась так, как я получил значительное повышение по работе в своем НИИ. И теперь уже физика занимала все мое, ранее свободное время.

 Не следует думать, что все мои учителя были злостными завистниками друг друга. Совсем наоборот! Они были друзьями. И всё ими друг о друге сказанное было, конечно, всего лишь доброй шуткой.